Положение Ивана Андреевича Крылова в истории отечественной литературы весьма своеобразно, чтобы не сказать — двусмысленно. Вряд ли сыщется среди нас, школьников сегодняшних, вчерашних и уж тем более позавчерашних, хоть один, не знакомый со Слоном, Моськой, Волком, Ягненком и прочими питомцами «дедушки Крылова». Но то-то и оно: декламируя по памяти хрестоматийное «Вороне где-то Бог послал кусочек сыру...», об авторе этих строк мы не знаем практически ничего. В лучшем случае припомним, что баснописец был невероятно тучен, сед, приятельствовал с Пушкиным и очень любил поесть. Но ведь не родился же он сразу белоголовым старцем с необъятной талией и томиком басен в руках? Какими страстями и увлечениями была наполнена его жизнь в молодые годы? В день 250-летия Ивана Андреевича Крылова самое время об этом вспомнить.
Справедливости ради надо заметить, что наш герой сделал все, дабы жизнь его осталась для потомков «терра инкогнита»: не вел дневников, не сочинял мемуаров. Когда однажды ему принесли на проверку материалы к его первой прижизненной биографии, лишь рукой махнул, мол, врите, что хотите, мне-то какое дело. А ведь ему было что рассказать! Взять хотя бы детские годы. Спасибо Пушкину, который, работая над своей «Историей Пугачева», подробнейшим образом расспросил Ивана Андреевича об осаде Оренбурга, которую тот пережил, будучи совсем еще ребенком. Своему молодому другу старик Крылов рассказал все без утайки: и про бездарное командование гарнизона, надумавшее «расставить капканы около вала и как волков ловить мятежников, разъезжающих ночью близ города». И про заоблачные цены на муку: 25 рублей за куль, да и тот не достать. И, конечно же, про выдержку и храбрость своего отца, на которого у Пугачева был такой зуб, что поклялся он вздернуть на виселицу не только самого капитана Крылова, но и его жену и даже четырехлетнего сына Ивана. Мужество Крылова-отца так восхитило Пушкина, что многие его черты он чуть позже придал Ивану Кузьмичу Миронову, коменданту Белогорской крепости из романа «Капитанская дочка».
Герой пугачевской войны, Андрей Крылов не заслужил по ее завершении ни орденов, ни медалей, ни даже маломальской пенсии. Выйдя в отставку, он увез семью в Тверь, где вскоре и умер. Единственное наследство, которое получил его сын — огромный сундук с книгами, до которых бравый армейский офицер был большой охотник. Не самое «питательное» наследство, а потому уже в 9 лет Крылов-младший устраивается на службу — подканцеляристом в губернский магистрат. Свободное от «офиса» время днюет и ночует у соседей, которые с барского плеча позволяют ему вместе со своими детьми брать уроки французского и итальянского. Но когда через несколько лет вдова капитана Крылова перебирается с сыновьями в Петербург в поисках лучшей доли, Иван уже недурно образован.
В столице наш герой... страстно влюбляется. А что тут такого? Он молод — имеет право! Предметы его пылкого увлечения, правда, весьма своеобразны. Это театр и журналистика. И, увы, взаимностью Ивану Андреевичу они не платят. Ни одна из его юношеских пьес успеха не имела и на сцену не попала. Ни подражательная слезоточивая трагедия «Филомела». Ни комедии «Бешеная семья» и «Сочинитель в прихожей» (весьма посредственные, если уж по гамбургскому счету). Ни едкие «Проказники», в которых потерявший терпение автор обрушился на своих более удачливых собратьев по цеху. Смирившись с тем, что ни вторым Мольером, ни даже Фонвизиным ему не стать, Крылов с головой уходит в журналистику. Ему двадцать, а он уже издает собственный сатирический журнал «Почта духов». Эзопов язык — острый, резкий, двусмысленный — дается ему куда лучше велеречивого слога трагедий. Правда, надолго в кресле главного редактора задержаться не получилось: дерзкое издание признали неблагонадежным и закрыли по цензурным соображениям. Та же судьба постигла и «Зрителя», и «Санкт-Петербургского Меркурия». Неизвестно, сколько еще оппозиционных СМИ придумал и возглавил бы Крылов, но тут у Екатерины II лопнуло терпение. Она вызвала Ивана Андреевича в Зимний дворец, вручила ему кругленькую сумму и велела отправляться... на учебу в Германию. Не в острог, как издателя Новикова, не в Сибирь, как Радищева, а в Европу ссылала императрица заигравшегося острослова. И что вы думаете, он исполнил приказ царицы? Как бы ни так! Крылов взял деньги и сбежал, но не на запад, как было высочайше велено, а на восток — в Москву, а оттуда в Тулу, Ярославль, Брянск, Саратов, Нижний Новгород, Калугу, Тамбов, Киев, Могилев. Чем в течение нескольких лет занимался в провинции будущий классик русской литературы? Не поверите — играл в карты на деньги.
Конец 1790-х в жизни Крылова — сплошное белое пятно. Или черная дыра. Одно слово — «лихие девяностые». Он действительно ушел со всех радаров, заставив изрядно поволноваться своих друзей и даже супругу наследника престола, Марию Федоровну, относившуюся к нему по-настоящему тепло и нежно. О том, какими стежками-дорожками водила его судьба, можно лишь догадываться по обрывкам разговоров и отдельным фразам из чьих-то — не его, конечно же, — писем и дневников. Неизвестно, в каком придорожном трактире сгинул бы однажды автор еще не написанных «Вороны и Лисицы», если бы не счастливый случай: Иван Андреевич знакомится с князем Сергеем Федоровичем Голицыным, и тот приглашает его в свой дом — личным секретарем и учителем детей.
В начале нового века, уже после восшествия на престол императора Александра I, Крылов возвращается в Петербург. И кто бы заподозрил в этом огромном, как медведь, добродушном, но не слишком общительном человеке вчерашнего шулера и карточного фокусника? Крылов вновь берется за перо, пишет несколько пьес. Их судьба счастливее предыдущих: так, «Пирог», в котором он катком проезжается по сентименталистам, не только опубликован, но даже сыгран в Петербурге. С успехом идут и «Модная лавка», и «Урок дочкам», где достается аристократам-франкофилам. И все-таки настоящая слава, пусть и не сразу (как многое в его жизни), приходит к нему вместе с баснями. Крылову 40 — возраст по тем временам солидный. Похождения бурной молодости позади, а впереди — еще несколько десятилетий плодотворной литературной работы. Официально Крылов служит в Императорской публичной библиотеке, но параллельно выпускает сборник за сборником — всего после него останется более 230 басен. Многие из тех, что сегодня читают дети в начальных классах, некогда были острейшей политической сатирой, откликом на горячие новости: «Лебедь, Щука и Рак» высмеивали союзников России в борьбе с Наполеоном, а в басне «Волк на псарне» досталось самому французскому императору. Вклад Крылова в создание и поддержание патриотического духа был оценен еще при жизни Ивана Андреевича: в 1830 году император Николай I удвоил ему пенсию и произвел в статские советники.
С самого основания общества «Беседы любителей русской словесности» Крылов был соратником пуриста Шишкова, ратовавшего за чистоту русского языка и поднявшего на щит «мокроступы», вместо «калош», и «переклитку», вместо «попугая». Шишков со товарищи противостоял «арзамасцам», что, впрочем, как мы уже знаем, не помешало Крылову на склоне лет дружить с Пушкиным. Известно, что Иван Андреевич был одним из тех, кто после отпевания выносил из церкви гроб с телом поэта.
Крылов любил поесть. Это то немногое, что о баснописце известно доподлинно. «Весь смысл жизни, все упоение ее, все блаженство заключалось для Крылова в еде», — утверждал Вересаев. Иван Андреевич был вхож к вдовствующей императрице Марии Федоровне, но на дворцовых приемах всегда мучился от голода и стремглав мчался домой ужинать. А потом (и куда только исчезала его обычная бесстрастность?) в сердцах рассказывал друзьям, что при дворе гостям не суп подают, а «зеленые лужицы» на пять ложек — не больше. «А индейка-то совсем захудалая, — сокрушался баснописец, — благородной дородности никакой, жарили спозаранку и к обеду, изверги, подогрели! А сладкое! Стыдно сказать. Пол-апельсина! Нутро природное вынуто, а взамен желе с вареньем набито. Со злости с кожей я его и съел. Плохо царей наших кормят, — надувательство кругом».
Старый холостяк (в молодости был влюблен, но родители не отдали свою дочь за нищего юнца без определенных занятий), он слыл большим неряхой: «сюртук носил постоянно запачканный, залитый чем-нибудь, жилет надет был вкривь и вкось». Однажды, собираясь на бал-маскарад, он решил посоветоваться со знакомой дамой, какой костюм выбрать. «Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает», — последовал практически басенный ответ.
«Арзамасец» Филипп Вигель писал: «Одного ему дано не было: душевного жара, священного огня, коим согрелась, растопилась бы сия масса. Человек этот никогда не знал ни дружбы, ни любви, никого не удостаивал своего гнева, никого не ненавидел, ни о ком не жалел. Две трети столетия прошел он один сквозь несколько поколений, одинаково равнодушный как к отцветшим, так и к зреющим. С хозяевами домов, кои по привычке он часто посещал, где ему было весело, где его лелеяли, откармливали, был он очень ласков и любезен; но если печаль какая их постигала, он неохотно ее разделял».
После смерти Крылова в ноябре 1844 года все его друзья и знакомые получили по экземпляру только что изданных басен с надписью на титульном листе: «Приношение. На память об Иване Андреевиче по его желанию». Странный жест для человека, якобы не ведавшего ни дружбы, ни любви...